Удивительная кулинарная жизнь Корнея Чуковского

Удивительная кулинарная жизнь Корнея Чуковского

Влад Васюхин
31 марта 2022 г.
2Комментировать

31 марта - день рождения Корнея Чуковского. «До­б­рый до­к­тор Ай­бо­лит» на­шей дет­ской ли­те­ра­ту­ры имел доброе сердце сказочника и резкий ум критика, поэтому и в дружеских застольях литераторов бывал и благодушен, и язвителен.

«Шестнадцати лет я ушел из дома. Голодал». Удивительная кулинарная жизнь Корнея Чуковского
«Шестнадцати лет я ушел из дома. Голодал». Удивительная кулинарная жизнь Корнея Чуковского (Фото: Открытые сетевые источники)

Человек с древесным именем

Корней Чуковский про­жил боль­шую жизнь (1882–1969), за­ни­мал­ся раз­но­об­раз­ным пи­са­тель­ским тру­дом, но не без сме­шан­ной с гор­до­стью го­ре­чи за­ме­тил на скло­не дней: «Все дру­гие мои со­чи­не­ния до та­кой сте­пе­ни за­сло­не­ны мо­и­ми дет­ски­ми сказ­ка­ми, что в пред­ста­в­ле­нии мно­гих чи­та­те­лей я, кро­ме «Мой­до­ды­ров» и «Мух-Цо­ко­тух», во­об­ще ни­че­го не пи­сал». О чем го­во­рить, ес­ли да­же Хру­щев, вру­чая 75-лет­не­му клас­си­ку ор­ден Ле­ни­на, до­б­ро­душ­но бряк­нул: «Вот я и уви­дел зло­дея, из-за ко­то­ро­го столь­ко му­чил­ся!» Ока­зы­ва­ет­ся, вну­ки не­ред­ко тре­бо­ва­ли от Ни­ки­ты Сер­ге­е­ви­ча чи­тать им сказ­ки юби­ля­ра!..

Не толь­ко по­эт и бел­ле­т­рист, но и кри­тик (его под­ход к ана­ли­зу чу­жих со­чи­не­ний был, что и го­во­рить, ори­ги­на­лен: «Ка­ж­дый пи­са­тель для ме­ня вро­де как бы су­ма­сшед­ший»), пе­ре­во­дчик, ли­те­ра­ту­ро­вед, ме­му­а­рист, фи­ло­лог, пра­во­за­щит­ник. Нет, пуб­ли­ке ку­да ин­те­рес­нее иная ипо­стась Чу­ков­ско­го: че­ло­век-празд­ник, чу­до-де­ре­во! Он, шум­ный и длин­ный, все­гда и всю­ду ока­зы­вал­ся на ви­ду. Не слу­чай­но его срав­ни­ва­ли с со­сна­ми, сре­ди ко­то­рых пи­са­тель жил – в мо­ло­до­сти в Ку­ок­ка­ле, то­г­да еще фин­ской, в осен­нем воз­рас­те – на под­мо­с­ков­ной да­че. Ан­д­рей Воз­не­сен­ский, его со­сед по пи­са­тель­ско­му по­сел­ку Пе­ре­дел­ки­но, так и оза­гла­вил свои вос­по­ми­на­ния: «Че­ло­век с дре­вес­ным име­нем». На са­мом-то де­ле при ро­ж­де­нии бу­ду­щую «ди­ко­ви­ну сре­д­не­рус­ско­го пей­за­жа» зва­ли и про­ще, и скуч­нее – Ни­ко­лай Ва­силь­е­вич Кор­ней­чу­ков. Он изо­брел се­бе но­вое имя. И при­нял но­вую судь­бу.

Мо­ло­дость и ста­рость – вот, по­жа­луй, глав­ные точ­ки кру­то­го мар­ш­ру­та его жиз­ни. Воз­мож­но, ав­тор аб­со­лют­но не прав, и чу­ко­ве­ды его за­клю­ют, од­на­ко со­вер­шен­но не пред­ста­в­ляю Кор­нея Ива­но­ви­ча «муж­чи­ной сред­них лет»! Для ме­ня он по­че­му-то ли­бо мо­лод и еще не­при­знан – но­са­тый, взъе­ро­шен­ный и уса­тый, как на ри­сун­ках Ильи Ре­пи­на, с ко­то­рым «но­вый Бе­лин­ский» дру­жил. Ли­бо уже се­до­вла­сый клас­сик, улыб­чи­вый де­душ­ка в ман­тии и ша­поч­ке по­чет­но­го про­фес­со­ра Окс­фор­да, бод­ро во­дя­щий во­к­руг ко­ст­ра хо­ро­во­ды с пи­о­не­ра­ми, чи­та­ю­щий им на­рас­пев с не­по­вто­ри­мым одес­ским ак­цен­том: «А за ни­ми блюд­ца, блюд­ца – / Дзынь-ля-ля! Дзынь-ля-ля! / Вдоль по ули­це не­сут­ся – / Дзынь-ля-ля! Дзынь-ля-ля!» И как тут, дер­жа пе­ред гла­за­ми ар­хив­ные фо­то­гра­фии или слу­шая ре­т­ро­за­пи­си, не вспом­нить его сло­ва, что дет­ский пи­са­тель дол­жен быть сча­ст­лив, как и те, для ко­го он пи­шет!

Семья Чуковских за обедом в Куоккальском доме писателя, 1910-е годы
Семья Чуковских за обедом в Куоккальском доме писателя, 1910-е годы

«На копейку пшенной каши»

И на за­ре ту­ман­ной юно­сти, и в го­ды мо­ло­до­сти сы­тость не бы­ла вер­ной спут­ни­цей Чу­ков­ско­го. Это толь­ко в его сти­хах – «и ру­чьи из-под зе­м­ли / Слад­ким ме­дом по­те­к­ли». Ко­г­да он смо­т­рел на свою жизнь с вы­со­ты про­жи­тых лет, она ему не ка­за­лась ме­дом: «Ше­ст­на­д­ца­ти лет я ушел из до­ма. Снял ком­на­ту, по­се­лил­ся один. Го­ло­дал. Ес­ли я знал, что се­го­д­ня уда­ст­ся съесть по­ча­ток ку­ку­ру­зы, да еще об­мак­ну­тый в мас­ло, – я был сча­ст­лив».

Ири­на Лукь­я­но­ва, ав­тор вы­шед­шей не­дав­но до­тош­ной (под ты­ся­чу стра­ниц!) био­гра­фии Чу­ков­ско­го, от­ме­ча­ет: «В сво­их и чу­жих вос­по­ми­на­ни­ях он все­гда об­тре­пан­ный, ча­с­то го­лод­ный, пло­хо оде­тый. Пе­ри­о­ди­че­ски па­да­ет в об­мо­рок, ско­рее все­го от не­до­е­да­ния; эти вне­зап­ные об­мо­ро­ки есть у не­го в днев­ни­ках и про­зе по­всю­ду, от ран­не­го дет­ст­ва до го­лод­ной зи­мы в по­с­ле­ре­во­лю­ци­он­ном Пе­т­ро­гра­де… Его еже­днев­ное ме­ню тех вре­мен: на ко­пей­ку пшен­ной ка­ши, еще на че­ты­ре – квас и хлеб».

Сам Чу­ков­ский в ме­му­ар­ном очер­ке об Ан­не Ах­ма­то­вой при­во­дит по­тря­са­ю­щий эпи­зод: «Как-то в два­д­ца­том го­ду, в по­ру лю­то­го пе­т­ро­град­ско­го го­ло­да, ей до­с­та­лась от ка­ко­го-то за­ез­же­го дру­га боль­шая и кра­си­вая же­с­тян­ка, пол­ная сверх­пи­та­тель­ной, сверх­ви­та­мин­ной «му­ки», из­го­то­в­лен­ной в Ан­г­лии до­с­то­слав­ною фир­мою «Не­ст­ле». Од­на ма­лень­кая чай­ная лож­ка это­го кон­цен­т­ра­та, раз­ве­ден­но­го в ки­пя­че­ной во­де, пред­ста­в­ля­лась на­шим го­лод­ным же­луд­кам не­до­ся­га­е­мо сыт­ным обе­дом. А вся же­с­тян­ка ка­за­лась до­ро­же брил­ли­ан­тов. Мы все, со­брав­ши­е­ся в тот день у Ан­ны Ан­д­ре­ев­ны, от ду­ши по­за­ви­до­ва­ли об­ла­да­тель­ни­це та­ко­го бо­гат­ст­ва.

Бы­ло позд­но. Го­с­ти, вдо­воль на­го­во­рив­шись, ста­ли рас­хо­дить­ся по до­мам. Я по­че­му-то за­меш­кал­ся и не­сколь­ко поз­же дру­гих вы­шел на тем­ную ле­ст­ни­цу. И вдруг – за­бу­ду ли я этот по­ры­ви­стый, по­ве­ли­тель­ный жест ее жен­ст­вен­но кра­си­вой ру­ки? – она вы­бе­жа­ла вслед за мной на пло­щад­ку и ска­за­ла обык­но­вен­ней­шим го­ло­сом, ка­ким го­во­рят «до сви­да­ния»: «Это для ва­шей... для доч­ки... Для Му­роч­ки...» И в ру­ках у ме­ня очу­ти­лось дра­го­цен­ное «Не­ст­ле». На­п­рас­но по­вто­рял я: «Что вы! Это ни­как не­воз­мож­но!.. Да я ни за что... Ни­ко­г­да...» Пе­ре­до мною за­хлоп­ну­лась дверь и, сколь­ко я ни зво­нил, не от­кры­лась».

Нуж­но ли здесь что-то ком­мен­ти­ро­вать и объ­яс­нять? Един­ст­вен­ное, что сто­ит до­ба­вить: да­же в са­мые тос­к­ли­вые, бес­хлеб­ные и без­де­неж­ные го­ды не па­дать ду­хом Чу­ков­ско­му по­мо­га­ло при­род­ное чув­ст­во юмо­ра, иро­нич­ное от­но­ше­ние к се­бе, к дру­гим, к не­со­вер­шен­ст­ву ми­ра. «Он тре­бо­вал от се­бя ве­се­лья – в осо­бен­но­сти на лю­дях», – пи­са­ла его дочь, Ли­дия Кор­не­ев­на. Да­же в ста­ро­с­ти с ее не­мо­щью, да­же став жи­вой ле­ген­дой, он вел се­бя как ре­бе­нок, не за­бы­вая, что дет­ский пи­са­тель дол­жен быть сча­ст­лив. Впро­чем, не бы­ло ли это ма­с­кой? «Муд­рый лис» – од­но из про­звищ, ко­то­рым на­ше­го ге­роя ок­ре­сти­ли со­в­ре­мен­ни­ки.

Илья Репин и Корней Чуковский в Куоккале
Илья Репин и Корней Чуковский в Куоккале

«В воскресенье «ем» Чуковского…»

В кон­це 1906 го­да 24-лет­ний Кор­ней (три го­да на­зад же­нив­ший­ся и ус­пев­ший об­за­ве­с­тись пер­вен­цем) пе­ре­ехал с семь­ей из Пе­тер­бур­га в Ку­ок­ка­лу, ко­то­рая ста­нет его при­ста­ни­щем лет на де­сять. То­г­да это дач­ное ме­с­теч­ко, при­над­ле­жав­шее Фин­лян­дии, ни­кто и не ду­мал пе­ре­име­но­вы­вать в по­се­лок Ре­пи­но: ве­ли­кий ху­дож­ник-ре­а­лист Илья Ефи­мо­вич Ре­пин был од­ним из ме­ст­ных оби­та­те­лей. По со­сед­ст­ву жи­ли или на­ез­жа­ли в гос­ти (от Пи­те­ра все­го-то со­рок ки­ло­мет­ров) из­вест­ные по­э­ты, ху­дож­ни­ки, му­зы­кан­ты, ар­ти­сты. «Все мы, как я ви­жу, лю­би­ли друг дру­га, и мы ве­ри­ли друг дру­гу...», – вспо­ми­нал Чу­ков­ский о том вре­ме­ни, ра­зу­ме­ет­ся, иде­а­ли­зи­руя его. Но, не­смо­т­ря на не­из­беж­ные в твор­че­ской сре­де ин­т­ри­ги, мы­ши­ную воз­ню и мел­кие зло­дей­ст­ва, жи­ли дач­ни­ки в по­сто­ян­ном об­ще­нии, в том чис­ле за­столь­ном – обе­ды, ужи­ны, ча­е­пи­тия.

«Во­к­руг чай­но­го сто­ла за­те­ва­лись бур­ные, мо­ло­дые, ча­с­то на­ив­ные спо­ры: о Пуш­ки­не, о До­с­то­ев­ском, о жур­наль­ных но­вин­ках, так­же о вол­но­вав­ших нас зна­ме­ни­тых пи­са­те­лях той до­во­ен­ной эпо­хи… Ча­с­то чи­та­лись сти­хи или от­рыв­ки из толь­ко что вы­шед­ших книг», – пи­сал Кор­ней Ива­но­вич.

В этой бо­гем­ной сре­де вра­щал­ся то­г­да и со­в­сем еще юный Дми­т­рий Ли­ха­чев, бу­ду­щий ака­де­мик. Спу­с­тя мно­го лет Дми­т­рий Сер­ге­е­вич вспо­ми­нал в те­ле­ин­тер­вью: «Ин­тел­ли­ген­ция лю­би­ла шу­тить. Все бы­ли шут­ни­ки. И Чу­ков­ский был шут­ник, и Пу­ни, и Ан­нен­ко­вы бы­ли шут­ни­ки. Это бы­ло ве­се­лое боль­шое се­ле­ние, ко­то­рое уст­ра­и­ва­ло ба­лы, кон­цер­ты, ор­ке­ст­ры, все бы­ли ме­ж­ду со­бой зна­ко­мы. И эта шут­ли­вость, и это от­но­ше­ние к жиз­ни спас­ли ме­ня от всех мрач­ных впе­чат­ле­ний в по­с­ле­ду­ю­щей жиз­ни».

Объ­е­к­том шу­ток не­ред­ко ста­но­ви­лись зва­ные обе­ды у Ре­пи­на, в его «Пе­на­тах» – ле­ген­дар­ном до­ме, из­вест­ном вся­ко­му куль­тур­но­му че­ло­ве­ку. Де­ло в том, что Илья Ефи­мо­вич и его су­п­ру­га На­та­лья Бо­ри­сов­на име­ли ре­пу­та­цию лю­дей го­с­те­при­им­ных, но стра­ст­но и по­с­ле­до­ва­тель­но про­па­ган­ди­ру­ю­щих ве­ге­та­ри­ан­ст­во. К сло­ву, че­та Чу­ков­ских, ко­то­рая охот­но об­ща­лась с ни­ми, име­ла свою при­чу­ду: Кор­ней и Ма­рия пред­по­чи­та­ли да­же в дождь всю­ду хо­дить бо­си­ком. Чу­ков­ский мог прий­ти в гос­ти в хо­ро­шем ко­с­тю­ме, но без обу­ви. Ре­пи­ны не уди­в­ля­лись: Илья Ефи­мо­вич в це­лях за­ка­ли­ва­ния ор­га­низ­ма за­ста­в­лял всю се­мью спать «на воз­ду­хе», то есть да­же в мо­роз – с от­кры­ты­ми ок­на­ми...

Обед у Репина в Куоккале, 1910-е годы
Обед у Репина в Куоккале, 1910-е годы

Вла­ди­мир Ма­я­ков­ский ос­та­вил в ав­то­био­гра­фии «Я сам» за­пись о том, как он, мо­ло­дой и ни­щий, жил в Ку­ок­ка­ле ле­том 1915 го­да: «Ус­та­но­вил семь обе­да­ю­щих зна­комств. В вос­кре­се­нье «ем» Чу­ков­ско­го, в по­не­дель­ник – Ев­ре­и­но­ва и т.д. В чет­верг бы­ло ху­же – ем ре­пин­ские трав­ки. Для фу­ту­ри­ста ро­с­том в са­жень это не де­ло».

По­эт на­пу­тал с ка­лен­да­рем – у Ре­пи­на обе­ды про­хо­ди­ли по сре­дам. В шесть ча­сов всех при­гла­ша­ли к круг­ло­му сто­лу ори­ги­наль­ной ин­же­нер­ной кон­ст­рук­ции. Уни­каль­ность это­го спец­сто­ла на 20 пер­сон за­клю­ча­лась в том, что ка­ж­дый едок дол­жен был об­слу­жи­вать се­бя сам: блю­да ста­ви­лись в цен­т­ре, до­тя­нуть­ся до них мож­но бы­ло, по­вер­нув руч­ку. А гряз­ную по­су­ду гос­ти са­ми скла­ды­ва­ли в вы­движ­ные ящи­ки.

Чу­ков­ско­му боль­ше все­го нра­ви­лись «биф­ште­к­сы из клю­к­вы», «ку­ро­пат­ка из ре­пы» и «су­пы и кот­ле­ты из се­на». По­да­ва­ли ли по­доб­ную эк­зо­ти­ку на са­мом де­ле – од­но­му Бо­гу из­вест­но; кар­то­фель­ный са­лат, мо­че­ные яб­ло­ки, со­ле­ные огур­цы и оре­хи с гру­ша­ми бы­ли точ­но. Еще он рас­ска­зы­ва­ет в ме­му­а­рах, как пи­са­тель Влас До­ро­ше­вич, князь Ба­ря­тин­ский и ар­ти­ст­ка Ли­дия Явор­ская «при­вез­ли с со­бой в «Пе­на­ты» вет­чи­ну и тай­но от Ре­пи­на ели ее тот­час же по­с­ле обе­да, хо­тя ре­пин­ские обе­ды бы­ли и обиль­ны, и сыт­ны».

Что ка­са­ет­ся фра­зы «В вос­кре­се­нье «ем» Чу­ков­ско­го», то Кор­нея Ива­но­ви­ча она силь­но ра­зо­би­де­ла: он-то по­ла­гал, что 23-лет­ний Ма­я­ков­ский при­хо­дит к не­му в гос­ти уто­лить жа­ж­ду ду­хов­но­го об­ще­ния, по­ка­зать кри­ти­ку но­вые сти­хи, а не ра­ди то­го, что­бы на­бить же­лу­док. В от­вет в сво­их ме­му­а­рах Чу­ков­ский не без сар­каз­ма от­ме­тил «ко­лос­саль­ный ап­пе­тит» по­э­та.

Воз­вра­ща­ясь к обе­дам у Ре­пи­на. Не­ред­ко эти тра­пе­зы с «ди­ки­ми тра­ва­ми» пре­вра­ща­лись в на­сто­я­щий пир ду­ха. На за­столь­ях в «Пе­на­тах» име­лось не­сколь­ко «пра­вил круг­ло­го сто­ла», в том чис­ле до­воль­но не­ле­пых. К при­ме­ру, за­пре­ща­лось по­мо­гать раскладывать на чу­жие та­рел­ки то или иное уго­ще­ние. Ес­ли кто-то на­ру­шал этот «ус­тав», он дол­жен был про­из­не­сти речь. Так вот Чу­ков­ско­го, ко­то­рый го­во­рил све­жо, кра­си­во и эмо­ци­о­наль­но, по­рой спе­ци­аль­но под­тал­ки­ва­ли к на­ру­ше­нию пра­вил, что­бы лиш­ний раз по­слу­шать его вы­сту­п­ле­ние.

Имен­но в Ку­ок­ка­ле, где, го­во­ря со­в­ре­мен­ным язы­ком, ту­со­ва­лось мно­го за­ме­ча­тель­ных ар­ти­сти­че­ских лич­но­стей, у Кор­нея Ива­но­ви­ча по­я­ви­лась при­выч­ка со­би­рать ав­то­гра­фы в аль­бом. Так воз­ник аль­ма­нах «Чу­кок­ка­ла» (на­зва­ние, кста­ти, при­ду­мал Ре­пин, а не Чу­ков­ский), ко­то­рый по­пол­нял­ся ри­сун­ка­ми, фо­то­гра­фи­я­ми и ру­ко­пис­ны­ми по­свя­ще­ни­я­ми дол­гие го­ды и да­же был из­дан от­дель­ной кни­гой. По­эт А. Воз­не­сен­ский на­пи­сал в зна­ме­ни­тый аль­бом: «Не хо­чу ко­ка-ко­лу, а хо­чу в Чу­кок­ка­лу!» Силь­ное же­ла­ние, ведь ни­ка­кой ко­ка-ко­лой в Пе­ре­дел­ки­но, да и во­об­ще в СССР то­г­да, ко­неч­но, и не пах­ло. Ну, раз­ве что где-ни­будь в ба­ре «Ин­ту­ри­ста»...

«Я стал зажиточным стариком…»

В уже упо­ми­нав­шей­ся «ЖЗЛов­ской» био­гра­фии Чу­ков­ско­го ее ав­тор при­во­дит до­воль­но не­ожи­дан­ный пас­саж. Со­об­щив, что Кор­ней Ива­но­вич ушел со свадь­бы сво­его сы­на Ни­ко­лая (во­об­ще-то все ро­ди­те­ли ра­но или позд­но ос­та­в­ля­ют мо­ло­дых на­еди­не!), био­граф уточ­ня­ет, что он «во­об­ще не тер­пел за­сто­лий, име­нин, празд­ни­ков, бан­ке­тов». Зная про жиз­не­лю­би­вый нрав Кор­нея Ива­но­ви­ча, в это тру­д­но по­ве­рить. Ра­зу­ме­ет­ся, пи­са­тель мно­го ра­бо­тал – и по вдох­но­ве­нию, и для то­го, что­бы со­дер­жать се­мью, но ни го­ды в Ку­ок­ка­ле с ее уни­каль­ной твор­че­ской ат­мо­сфе­рой, ни пе­ре­дел­кин­ская жизнь с бес­ко­неч­ны­ми ви­зи­те­ра­ми (хо­тя уже без то­го ху­до­же­ст­вен­но­го брат­ст­ва) как-то не на­стра­и­ва­ют на по­доб­ный вы­вод. Ин­те­рес­но, что ска­зал бы по это­му по­во­ду сам Чу­ков­ский? Мо­жет, со­г­ла­сил­ся бы, а мо­жет, при­вел бы фраг­мент из сво­его «учеб­ни­ка де­то­ве­де­ния» «От двух до пя­ти»: «Это на­пом­ни­ло мне один эпи­зод, при­клю­чив­ший­ся лет три­д­цать на­зад. Ме­ня зна­ко­мят с пя­ти­лет­ней Ири­ной.

– Это, Ироч­ка, пи­са­тель Чу­ков­ский.

Та спря­та­ла ру­ки за спи­ну и за­сме­я­лась, как че­ло­век, хо­ро­шо по­ни­ма­ю­щий шут­ку:

– Чу­ков­ский дав­но умер.

Ко­г­да же ме­ня при­гла­си­ли к сто­лу, она окон­ча­тель­но ули­чи­ла ме­ня в са­мо­зван­ст­ве:

– Ага! Раз­ве пи­са­те­ли ку­ша­ют?»

Ко­неч­но, не со все­ми сво­и­ми гос­тя­ми позд­ний Чу­ков­ский имел воз­мож­ность, а глав­ное же­ла­ние, ото­бе­дать и вы­пить чая. Один из сча­ст­лив­чи­ков, Юрий Ко­валь, на­пи­сал рас­сказ про то, как од­на­ж­ды зи­мой 1966 го­да он, 28-лет­ний ли­те­ра­тор и ху­дож­ник, при­е­хал в Пе­ре­дел­ки­но.

«– Из­ви­ни­те, – ска­зал я. – Вы стран­но сме­е­тесь – и зло, и до­б­ро­душ­но.

Кор­ней Ива­но­вич на­хму­рил­ся. Ог­ля­дел ме­ня, со­м­не­ва­ясь, что пе­ред ним та­кой уж ве­ли­кий зна­ток раз­ных ви­дов сме­ха. По­том улыб­нул­ся.

– Пой­дем­те-ка обе­дать. Хо­ти­те есть?

Есть я не хо­тел, но ска­зал:

– Хо­чу.

Ко­неч­но, мне бы­ло не до еды. Но – обед! Обед у Чу­ков­ско­го! Толь­ко ду­рак, на­вер­ное, от­ка­жет­ся. Но и тру­д­но, не­имо­вер­но тру­д­но мне бы­ло, дру­зья, обе­дать у Чу­ков­ско­го, стес­нял­ся я страш­но. А де­ло, в сущ­но­сти, про­стое – буль­он с пи­рож­ком. Не по­м­ню, к со­жа­ле­нию, ни вку­са буль­о­на, ни на­чин­ку пи­рож­ка. Пом­ню, что толь­ко и ду­мал за сто­лом – на вто­ром эта­же, – как бы та­рел­ку не оп­ро­ки­нуть. Буль­он и пи­ро­жок съел я мгно­вен­но, чтоб ли­к­ви­ди­ро­вать опас­ность оп­ро­ки­ды­ва­ния и спо­кой­но по­си­деть, по­гля­деть на Кор­нея Ива­но­ви­ча…»

Ак­т­ри­са Ри­на Зе­ле­ная вспо­ми­на­ла, что ка­ж­дый год на день ро­ж­де­ния Чу­ков­ско­го на его да­че обя­за­тель­но со­би­ра­лись дру­зья. И эти за­сто­лья пре­вра­ща­лись в им­про­ви­зи­ро­ван­ные кон­цер­ты, ко­то­ры­ми ди­ри­жи­ро­вал име­нин­ник. А пе­ре­дел­кин­ские ста­ро­жи­лы до сих пор вспо­ми­на­ют празд­ни­ки «Здрав­ст­вуй, ле­то» и «Про­щай, ле­то», ко­то­рые Чу­ков­ский уст­ра­и­вал для ме­ст­ной дет­во­ры. «Пла­та» за вход – де­сять ши­шек. Ча­е­пи­тие из «са­мо­ва­ри­ща» – часть все­об­ще­го ве­се­лья. «Сна­ча­ла де­ти по­ка­зы­ва­ли спе­к­такль, по­том вы­сту­па­ли гос­ти, за­тем за­жи­гал­ся ко­с­тер и все, взяв­шись за ру­ки, пля­са­ли во­к­руг ог­ня, – сви­де­тель­ст­ву­ет в «За­пи­сках бе­зум­ной оп­ти­ми­ст­ки» од­на из уча­ст­ниц празд­ни­ка Гру­ня Ва­силь­е­ва, се­го­д­ня всем из­вест­ная как Да­рья Дон­цо­ва. – Впе­ре­ди нес­ся Кор­ней Ива­но­вич, на го­ло­ве у не­го си­дел са­мый на­сто­я­щий убор ин­дей­ско­го во­ж­дя!» В ны­неш­нем Пе­ре­дел­ки­но, где ме­нед­же­ров боль­ше, чем по­э­тов, а за­бо­ры вы­ше со­сен, по­доб­но­го не уст­ра­и­ва­ет ни­кто.

В по­с­лед­ние го­ды жиз­ни «де­душ­ке Кор­нею» бы­ло лег­ко иг­рать роль ра­душ­но­го хо­зя­и­на: его кни­ги охот­но пе­ча­та­лись, сла­ва ока­за­лась под­кре­п­ле­на го­но­ра­ра­ми. Как под­твер­жде­ние то­му – за­пись из днев­ни­ка: «Не­о­жи­дан­но – ни­с­коль­ко о том не за­бо­тясь, – я стал за­жи­точ­ным ста­ри­ком…»

Трубочки со сливками и орехами

Трубочки со сливками и орехами
Трубочки со сливками и орехами

Что нужно:

  • 2 яйца
  • 200 г мелкокристаллического сахара
  • 1 1/4 стакана муки
  • щепотка корицы
  • 250 мл сливок 33%
  • горсть очищенного сырого миндаля
  • 3 ст.л. коричневого сахара
  • 1 средняя морковка правильной формы

Что делать:

1. Миндаль крупно порубить. В сковороде растопить сахар, всыпать орехи, перемешать, готовить 1 мин. и сразу же переложить на смазанный маслом пергамент.

2. Яйца взбить с сахаром, всыпать муку с корицей, вымесить, добавить 50 мл сливок, еще раз вымесить до гладкости. На противень, выстланный пергаментом, выложить по 1 ст. л. теста в виде кружков диаметром 8 см. Выпекать при 180°C, пока края кружков не зарумянятся, 7-9 мин.

3. Не вынимая полностью противень из духовки, снимать с него выпеченные кружки, с помощью моркови сворачивать из них трубочки и выкладывать на блюдо. Если кружки остынут, они будут крошиться.

4. Остывшие трубочки наполнить взбитыми сливками и украсить миндалем.

Если вы заметили ошибку или неточность, пожалуйста, .
ПОХОЖИЕ МАТЕРИАЛЫ
Что ел и чем подкреплял свою силу Григорий Распутин. Правда и выдумки
Что ел и чем подкреплял свою силу Григорий Распутин. Правда и выдумки

Распутин – одиозный, безумный, бородатый, возбуждённый, взрывной… Распутник или целитель, друг или предатель, щедрый или корыстный, мистификатор или пророк… Легенд о жизни Григория Ефимовича много. ...

95 лет со дня смерти Есенина: чем кормила поэта великая жена Айседора Дункан
95 лет со дня смерти Есенина: чем кормила поэта великая жена Айседора Дункан

28 декабря 1925 года в Ленинграде, в гостинице «Англетер», умер Сергей Есенин. Великому русскому поэту было всего 30 лет, но жизнь он прожил яркую — под стать себе и своей жене Айседоре. Кулинарная ...

Классика дачной кухни или 3 любимых блюда из усадьбы Александра Блока
Классика дачной кухни или 3 любимых блюда из усадьбы Александра Блока

Накануне дачного сезона мы решили обратиться к традициям и отобедать в стиле подмосковной дворянской усадьбы. Ничего придумывать не пришлось, ведь у нас есть настоящая драгоценность – кулинарные ...

Подпишитесь на рассылку рецептов и советов
Ваши данные защищены reCAPTCHA
КОММЕНТАРИИ
Уже зарегистрированны на gastronom.ru? Войдите или оставтье комментарий как гость
Ваши данные защищены reCAPTCHA
Галина Компанцева
Галина Компанцева17 января 2021 г.

Спасибо большое за мое детство с его добрыми, волшебными и такими родными книжечками. Они были любимыми и у моих детей, а теперь у моих внучек.

Konstanta
Konstanta15 января 2021 г.

Спасибо за интересную статью.

Branding imageBranding imageBranding imageBranding imageBranding imageBranding imageBranding image
Ещё больше рецептов и вкусных идей в наших соцсетях