Содержание статьи:
Борис Кустодиев, «Купчиха за чаем» (1918)
«Живем мы здесь неважно, холодно и голодно, все только и говорят кругом о еде да хлебе… Я сижу дома и, конечно, работаю и работаю, вот и все наши новости». Это Кустодиев пишет из охваченного революцией Петрограда. Пишет и представляет себе образ, далекий от того, что за окном. Провинциальный городок, полусонная, размеренная жизнь, после полуденного сна пьют на балконе чай купец с женой, на переднем плане красавица купчиха, кровь с молоком. Пышные мраморные плечи, румяные щеки, губы бантиком и сочный натюрморт чайного стола: спелый арбуз, влажный кекс с изюмом, фрукты, выпечка, вишневое варенье в стеклянной вазочке на ножке, расписанный золотом фарфор. У Кустодиева получилась картина-загадка. Карикатура ли это, насмешка ли над сытым купечеством из революционного 1918 года, ностальгия ли по ушедшему в прошлое тихому патриархальному образу жизни русской провинции, или эротическая фантазия, в которой ластящийся к купчихе кот — соблазнитель, а виднеющийся за правым плечом красавицы конюх с жеребцом в узде — объект мечтаний?
Зинаида Серебрякова, «За завтраком» (1914)
Эта картина — один из самых известных детских портретов в истории искусства. На ней изображены дети художницы: восьмилетний Женя, семилетний Шура и Тата (так в семье звали Татьяну), которой вот-вот исполнится три года. Композиция подчеркивает интимность момента. Сейчас такие снимки делают счастливые родители, фотографируя исподтишка своих детей. Женя мечтает, глядя в стакан с водой, Шура оборачивается к матери с вопросом, Тата готова вскочить, опираясь на пустую тарелку.
В 1940-х полотно находилось в коллекции исполнительницы русских народных песен Лидии Руслановой. Она была страстной собирательницей русской живописи. Певицу арестовали в 1949 году, а ее собрание конфисковали и передали в Третьяковскую галерею. После реабилитации и освобождения картины были ей возвращены, но спустя пару лет она передала «За завтраком» вместе с работами Репина, Федотова, Рокотова в галерею.
С точки зрения еды картина интересна для нас и изображением столовой посуды, во многом узнаваемой и вполне доступной в антикварных магазинах, и самой еды. Дети без капризов едят на завтрак суп — это ли не чудо искусства?
Диего Веласкес, «Обед» (1617)
Сложно поверить, что эту картину написал 17-летний подросток, но это так. Не зря Веласкес считается одним из величайших художников всех времен. Свою карьеру он начинал в жанре «бодегон», изображая сценки из жизни таверн и винных погребков. Вот и здесь перед нами в темном углу такого погребка сидят за смятой скатертью мальчик с графином в руке, молодой человек и старик. Перед ними тарелка с устрицами, пара гранатов, хлеб, старик держит в руке корень пастернака. Обед не из богатых, да и висящая на стене шляпа с белым воротником поверх нее подтверждает: перед нами не богачи (во времена Веласкеса бедные идальго снимали пышные воротники за едой, чтобы не испачкать их). Все вместе может быть типичной жанровой сценкой, которых полно и в наших фотоальбомах: сидим с друзьями за обедом, а может быть, аллегорией возраста: смеющаяся юность, показывающая лайк жизни молодость и уходящая в тень старость.
Клод Моне, «Завтрак на траве» (1866)
Если вы путаете Мане и Моне, не смущайтесь, так было и при жизни художников. Эдуард Мане не терпел Клода Моне и называл его выскочкой, а Моне приходилось подписывать свои картины не только фамилией, но и именем. И все это не помешало им впоследствии стать друзьями. Возможно, потому что Моне решил написать в свойственном ему стиле огромное полотно «Завтрак на траве» по мотивам одноименной картины Мане. Та произвела скандал, ведь Мане изобразил обнаженную среди благопристойно одетых мужчин. Интересы Моне были далеки от эротических: его волновала игра света в лиственном лесу. Рефлексы, отблески, отсверки — именно они играют главную роль, а вовсе не дюжина дам и кавалеров, собравшихся перекусить на свежем воздухе в лесу Фонтенбло. На скатерти мы обнаруживаем жареную курицу, вино, пате ан крут, зелень и фрукты, выписанные так же бегло, как и фигуры отдыхающих. «Белоснежная, ослепительная скатерть, накрытая прямо на землю, и на ней блестит и сверкает хрусталь, заманчиво желтеют яства и темными, вкусными пятнами торчат бутылки. Пахнет травой и деревьями, свежо, светло и весело», — описывал картину Александр Бенуа в 1900 году.
Кузьма Петров-Водкин, «Утренний натюрморт» (1918)
Натюрморт Петрова-Водкина с парой яиц, стаканом чая и полевым букетом на столе о малых радостях жизни говорит больше, чем иной голландский, заваленный пышной снедью. Искусствоведы говорят о нем как о блестящем примере решения проблемы формы: в пересечениях плоскостей и отражениях перед нами и лучизм Гончаровой, и кубизм Пикассо, и супрематизм Малевича одновременно. Не отрекаясь от реальности, Водкин изображает скудный завтрак со всех сторон и сразу, а чтобы нам не было скучно, добавляет в него загадку. Кот ли это составляет пару верному псу, отражаясь в гранях металлического чайника, или причудливо искаженный край стола?
Ян ван ден Хекке, «Роскошный натюрморт» (XVII век)
Омары, устрицы, надломленный хлеб, праздничный пирог, спелые персики, инжир, айва, несколько сортов винограда, затейливый серпантин лимонной кожуры на олове, серебре, глазурованном фаянсе и в тонкостенном стекле под пышными драпировками на скатерти с богатым узором — еще не все герои картины перечисены, а мы уже изнемогаем от броских деталей. Все потому, что натюрморт написан в жанре Pronkstilleven, означающем «хвастаться». Выставляя напоказ дорогие и редкие предметы, он как бы бахвалится состоянием своих владельцев, способных объединить богатство и вкус.
В то же время другие изображенные — хрупкое стекло, механические часы, музыкальные инструменты, символ человеческих пороков — обезьянка и маркер тщеславия — попугай, все они напоминают о быстротечности времени и зыбкости жизни. Для тех, кому тонких намеков недостаточно, художник прямым текстом сообщает из XVII века на одной из нотных тетрадей: «Думай о времени!»
Владимир Маковский, «Варят варенье» (1876)
Владимир Маковский — член художественной династии. Отец — один из основателей Московского училища живописи, ваяния и зодчества, брат — светский портретист, один из самых высокооплачиваемых художников своего времени. Сам же он — член товарищества передвижников, певец бытовых сценок. Первой его картиной была жанровая «Мальчик, продающий квас», тоже не чуждая теме еды.
«Он смотрит с добродушной иронией на маленьких людей, выставляя все смешное, то есть человек-то, с которого художник работает, делает свое дело серьезно, а художник как-то умеет распорядиться, что зритель ясно чувствует: пустяки!» — писал о нем живописец Иван Крамской. Вот и в этой сцене, где старички варят летним днем варенье на залитом солнцем дворе, есть что-то комическое. Муж, похоже, уверен, что лучше него никто не знает секретов приготовления варенья, а жена озадачена лишь тем, чтобы не перегреть душистую смесь. Есть в этой сцене что-то душевное и живое, на что непременно откликнется чувствующее сердце.
Петр Кончаловский, «Алексей Толстой у меня в гостях» (1941)
Вот как вспоминает о написании картины дочь художника Наталья в своей книге «Волшебство и трудолюбие»: «На портрете Алексей Николаевич Толстой сидит один за праздничным столом. Перед ним на свежей скатерти поразительной красоты натюрморт, очень смело, но тщательно написанный. Окорок ветчины на блюде, кусок целой рыбины семги, курица зажаренная, помидоры, огурцы, ломти черного хлеба на тарелке, зеленый штоф с пробкой, на которой стоит фигурка русского мужичка, возле прибора изумрудная рюмка лампадного стекла и хрустальный бокал, наполовину наполненный густым красным вином. …Все это мастерски написано, и хочется разглядывать и разглядывать детали натюрморта».
Портрет был закончен за два месяца до начала Великой Отечественной войны. «И сколько было нареканий от первых увидевших его: зачем-де было изображать такого крупного писателя не за рабочим столом, с пером в руке, а за обеденным — с рюмкой? — пишет дальше Наталья Петровна. — И что это-де чуть ли и не кощунство приписывать Толстому такую плотоядность…». Но известно, что самому Толстому нравился натюрморт: он радовал сердце и веселил глаз.
Нико Пиросмани, «Семейная компания» (1906)
«Жил-был художник один… миллион, миллион, миллион алых роз…» — знаете ли вы, что знаменитая песня не художественный вымысел, а основана на жизни грузинского художника Нико Пиросманишвили? Бродячий художник, за скудные гроши писавший картины и вывески для тифлисских духанов, умер в нищете и похоронен в неизвестной могиле, но сохранившиеся после него картины, словно мехи с вином, заряжают зрителей энергией солнечной Грузии. Наивно-интуитивная живопись Пиросмани не стирается из памяти, а сияет в ней самобытной драгоценностью.
Его застолья и кутежи и торжественны, и забавны. В них человек приобщается к богатствам природы через еду, через нее же становится братом всему живому. Ритуальная эпичность грузинского стола у Пиросмани подчеркнута заимствованной у средневековых фресок композицией: пирующие сидят за столом, произносящий тост стоит, на скатерти вертикали бутылок чередуются с горизонтальными кругами тарелок. И да длится этот счастливый пир вечно!
Илья Машков, «Натюрморт с ананасом» (1908)
К концу жизни ставший соцреалистом, Машков начинал как «русский Сезанн». Так его называли за смелость форм, яркие краски и четкие контуры. Сын крестьян с юга России, он был в 11 лет «отдан в люди» учиться ремеслам и работать. Одним из таких занятий стало рисование вывесок. В «Натюрморте с ананасом» полученные в полудетском возрасте навыки пригодились художнику.
Выложенные в овальной раме, как на жостовском подносе, аппетитные яблоки, гранаты, лимоны, груши, манго ведут хоровод вокруг ананаса. Это подчеркнуто праздничное изображение изобилия, заставляющее вспомнить знаменитое московское хлебосольство. Эпатажное буйство авангарда в этом натюрморте встречается с приемами народного творчества, его энергичностью, лапидарностью форм и колоритом. К любому празднику подавайте фруктовую тарелку «по Машкову» — не ошибетесь!